Ангелы смерти
Ангелы смерти, – летают закаты,
Машут бордовой парчой.
У гиблых субъектов блестят предикаты,
Ретушируют отчий просчет.
Капли-зигзаги лоснящейся крови –
На вычурности естества,
На сизых краях лиловеющей прорвы
И в индустриальных местах.
Ангелы смерти не знают пощады.
А есть ли в пощаде смысл?
Меж восходом-закатом рождаться не надо.
Те смертствуют, что родились.
* * *
По Фрейду, влечется к беспутству Земля,
Но Копернику верность хранит колея.
Без остановок у шара маршрут,
Он в каждом мгновении тут как не тут.
Ангел счастья сей мир под крыло не берет,
Ибо кто-то его взял уже в оборот.
Космос молчит, как великий немой,
Вряд ли он путь из мытарства – домой.
Земная орбита –
В зигзагах руин,
Ведь собака зарыта,
Рулит сукин сын.
Обстоятельства
На перекрестках гульбы и пальбы
Синим пламенем часто горит светофор.
Каждый, в таком облученье побыв,
Увидел несбыточности серый фон.
На торжествах под красой куполов
Изъязвляются ризы, каноны и мирт,
Когда, отвечая на (Шивы ли?) зов,
Шило, мешок разрывая, острит.
В тайной глуши Древо Жизни растет,
Повсюду отбросив наместницу тень.
В миг удачи искрит теневой оборот –
Очарована блёстками вся канитель.
Над рокировкой кровавых забав,
Роковой неразлучностью харь и харит,
Себя соблазнительно разрисовав,
Призрак спасенья блаженных дурит.
Так вот
Никто,
тут наращивая силлогизмы,
до пониманья себя не дорос.
Ничто
не снимает фантомные ризы.
И всё
упирается в детский вопрос.
Новогоднее
Еще один времени битый отрезок
Под сполохи елей спустился во тьму.
Простор наверху насыщается блеском,
И фейерверки закрыли луну.
Это – обычно, как было, как надо.
Льется на головы дождь конфетти.
Над могилой эпох – молодая отрада
Эпох, молодого беспутства пути.
Обнимаются все персональные тени,
Персоны нон грата и грата роднят.
У каждого язвы и угол согбенья
Скрывает затейливый броский наряд.
Вырастают беспочвенные щедроты,
Мелодии – эпикурейским сродни,
Грациозно летит мишуры позолота
За край, куда падает все искони.
Что ж, умирание года не ново.
Ветхой Земле ли к смертям привыкать?
Над рассеченною бездной основой
Нависла игрушечная благодать.
Невидимый храм
Над зыбями зорь поднимается Храм
В час икс, аннулируя рок,
Уходят к нему по смертям и огням,
Туда не бывает дорог.
Знаю, что грешен, знаю, мой дом
Первородной виной залит;
В ней растворяются мерно и ОМ,
И омеги иных молитв.
Этот Храм не венчают агонии верб
И угары томящихся свеч,
Не пресуществляли там вина и хлеб
И не сущего к Сущему речь
Не звучала с оглядкою на Зодиак
И влиятельную скрижаль.
Там не светится для пилигрима маяк,
Не прельщает фанатика Грааль.
Его окружает тот самый покой,
О коем умершие любят молчать,
Из которого каждый пропащий изгой
Носит безвыходности печать.
А может, он только инсайта фрагмент,
А не явь над лавинами зорь...
Отбивает напоры кадил и ракет
Меж Землею и Небом зазор.
Просвет
В колпаке небосвода бывает просвет;
Он счастье сочит негуманное
И, за грань пониманья любого просев,
Стимулирует жуткие мании.
Лучезарность просвета давно, искони
Играет дичайшими спектрами:
В нем порою себя превосходят огни
И кажутся странно несветлыми.
Возможно, он скрепа меж тьмою и тьмой,
Ярчайший мазок мракобесия;
А может, его, как лючок смотровой,
Для благих ослеплений подвесили.
Выбор
Не найдя серпантина к воздушному замку,
Взяться за гуж и тянуть свою лямку;
Иль, создавая перпетуум-мобиле,
Лечиться у Юнга, оспаривать Нобеля;
А можно взглянуть на изломе агоний
В слащавые очи Медузы Горгоны.
* * *
На рассвете чуть скалятся тени,
Забредшие из стратосфер,
Пугают их поползновенья
Каждый державный шедевр.
Пополудни в отчеты, преданья
И сакральные свитки вранья
Внедряет поправки незнанье
И отходит на круги своя.
Ночью статус избы и гражданства
И добрососедства закон
Деформирует посох мытарства,
Запылив атрибуты мадонн.
В час любой в результате заскока
Сидит на мели удальство.
Сплошь от запада до востока –
Много шума из ничего.
Удобряет больная ничтожность
Косметикой биополя;
Эмпирическая непреложность
Ни туда ни сюда пролегла.
Насекомые
На свечной огонек залетая,
Массажируют фрески шмели,
Где стрекозы античного рая
Феодальным узором легли.
Осы-атомы залежи тлена
Ворошат и былья сухостой –
Не во имя чьего-то спасенья,
А чтобы тряхнуть стариной.
Микрофлора с алчбою москитной,
Обнимая-смакуя народ,
Сплюнув окисел бактерицидный,
Свое (ли?) берет и берет.
На главном подкупольном нимбе
Виляет мурашковый квант
И способствует присно и ныне
Расхристанности доминант.
Галактика множит разброды,
Надрывает систему орбит;
Во главе рокового похода –
Термоядерности термит.
Разговор
Он:
Открой свою тайну, моя дорогая.
Как странно в твоих очах
Отсвет не белого света играет,
И вечер уже на часах.
Она:
Путник заблудший, я дам тебе хлеба
И постелю постель,
Тебя убаюкает звездная треба,
Поднимут Аврора и Лель.
Он:
Ты не хозяйка, и дом твой – причуда,
Его не найдет почтальон.
Грудь обжигает страх, иль простуда,
Иль неведомой радости стон.
Она:
Путник усталый, темны твои речи,
Одержимость и хмель успокой,
Сон забурлившие боли залечит,
Все забудешь, вернешься домой.
Он:
Я сбился с дороги совсем не случайно,
Мой очаг в серой тине увяз;
На всех параллелях и меридианах
Мне твоих не хватало глаз.
Она:
Путник бесстрашный, подумай. Захочешь,
Я рутине тебя верну.
Лунные сгустки танцуют по ночи,
Уплывают в мою страну.
Он:
Нет мне возврата, моя неизбежность –
Коснуться твоей пустоты.
Как углубляется пришлая свежесть…
Простенки трепещут. И ты…
Она:
Путник желанный, нисходит отрада,
Сотрет кутерьму на устах.
Видишь, прошедшее – фарс-буффонада,
И вечность уже на часах.
Галина Болтрамун